Закрытие литературных изданий: жизнь в горящем доме – или смена форматов?
14 января 2019 года о своём закрытии объявил поэтический журнал «Арион», выходивший на протяжении 25 лет. По слухам, проблемы у «Октября»; невозможно не вспомнить и громко прозвучавшее закрытие «Журнального Зала», исчезновение «Гефтера», «Книжного обозрения»… «У меня такое ощущение, что мы сидим в доме, где пламя уже подбирается к занавескам, а мы всё продолжаем обсуждать их узор и качество ткани. Видимо, правила хорошего тона не велят замечать пожар», – говорит по этому поводу Мария Галина.
Мы задали нескольким писателям, редакторам, литературным критикам три вопроса:
1. Как Вы считаете, идёт ли в этих случаях речь о тенденции – и, если да, как бы Вы её охарактеризовали? Вступаем ли мы в новую эру принципиальной ненужности литературного издания как институции – и, если да, кого касается эта «ненужность» в большей степени – читателя ли, мецената, самого редактора литературного издания? Какие изменения в этом смысле принёс конец 2018 – начало 2019 года?
2. Проходит ли исчезновение давно действующих институций незамеченным для читательской аудитории? Влияет ли оно на общую структуру литпроцесса – учитывая общую информационную перенасыщенность – и, если да, как именно? Как, по Вашим наблюдениям, реагирует аудитория на исчезновение давних литературных изданий и появление новых?
3. Считаете ли Вы, что участившееся закрытие литературных изданий означает их неактуальность для читателя и необходимость переформатирования? Касается ли эта проблема толстого журнала как институциональной структуры – или в целом литературного издания (если вообще можно говорить о «литературном издании в целом»)? Если да, как Вы считаете, в какую сторону должно развиваться это переформатирование?
На вопросы отвечают:
Владимир БЕРЕЗИН – прозаик, критик, эссеист, колумнист портала «Rara Avis»;
Алексей ПУРИН – поэт, эссеист, заведующий отделами поэзии и критики журнала «Звезда»;
Ирина СУРАТ – филолог, пушкинист, доктор филологических наук;
Сергей БЕЛЯКОВ – историк, литературовед, заместитель главного редактора журнала «Урал»;
Евгений ЕРМОЛИН – литературный критик, историк культуры, медиатренер, заведующий кафедрой журналистики и издательского дела ЯГПУ имени К. Д. Ушинского;
Анатолий КОРОЛЁВ – прозаик, драматург, эссеист, доцент Литературного института им. А. М. Горького;
Ольга СУЛЬЧИНСКАЯ – поэт, эссеист.
Ответы Аллы ЛАТЫНИНОЙ, Анатолия КУРЧАТКИНА, Андрея ВАСИЛЕВСКОГО, Алексея КОРОВАШКО, Александра ЖУРОВА, Ефима БЕРШИНА, Ильи ФАЛИКОВА читайте в первой части опроса.
Владимир БЕРЕЗИН:
1. В каком-то смысле история толстых литературных журналов хорошо описана Чеховым в знаменитой пьесе «Вишнёвый сад». Она там описана так, что прибавить нечего. Но я попробую: речь идёт о явлении, которое называется «эволюция». Всё давно было понятно – я сам лет пятнадцать назад об этом писал и наверняка не был первопроходцем.
Конечно, довольно обидно быть вымирающим ящеротазовым пресмыкающимся. Вот только что ты был интересен людям, ты был настоящий Tyrannosaurus rex, король, а теперь ложишься в землю в единственной надежде на будущих палеонтологов. Дело не в проблемах литературных изданий, дело, во-первых, в кризисе самого института чтения как общественного института. А во-вторых, в том, что само понятие «издание» тоже эволюционировало, – есть, конечно, люди, впадающие в экстаз просто от того, что их слова напечатаны на бумаге. Но таких уже очень мало, они стремительно вымирают. Рациональный человек хочет не «напечататься», а «быть прочитан». В компании «быть прочитанным» легче, но ведь тут как везде – выберешь компанию бессмысленных алкоголиков, так сопьёшься с ними, и читатели будут у тебя известно какие. Выберешь снобов – придётся мириться с их снобизмом да поддакивать модным людям. Я, как человек, имеющий экономическое образование, склонен везде искать денежные потоки или какую-нибудь альтернативную мотивацию. Если нет финансовых потоков, если нет иной мотивации, – так что же вы хотите?
2. Я думаю, что наиболее заметным было прекращение работы «Журнального зала». Исчезновение бумажных версий журналов и газет происходило медленно, и публика к нему привыкла. (Недаром я всё время произношу слово «эволюция»). Уважение к литературным журналам было инерционным, сейчас оно кончилось. Достаточно вымереть поколению героев «Покровских ворот» – и всё, следующие просто не заметят исчезновения. Тут есть ещё одна аналогия – с религиозностью (у нас долго отношение к литературе было религиозным) – на словах-то многие верующие, а потребуй платить церковную десятину, их количество серьёзно поубавится. В общем, читатели не готовы поддерживать рублём эти самые «действующие институции».
3. Вы знаете, я много занимаюсь мемуарами, в том числе литературными, и могу себе представить жизнь литературных журналов в «золотом советском веке». Например, когда мудрый редактор посылает сотрудника отдела критики на две недели в загородный пансионат (иногда принадлежащий журналу) и он там пишет важную статью, не отвлекаясь на семейный быт и прочее. В прошлом осталась очень интересная организация производства – с её высокой затратностью, огромными гонорарами, с многоступенчатой системой согласований. Всё это, как размеры выкопанного диплодока, вызывает уважение. Но этих диплодоков больше нет и не будет. И да, «литературное издание» может «эволюционировать». Другое дело, хватит ли сил у него и энергии у его сотрудников. Ведь журнал – это не только бумажный номер и сайт, это место, куда люди приходили поболтать, выпить, обменяться мнением, посплетничать, наконец. Больше в этом смысле везёт тем изданиям, у кого есть небольшой зал для мероприятий. Издание – это точка сборки, место встречи (сетевого общения это тоже касается, но я не видел на сайтах классических литературных журналов форумов – обсуждение текстов сместилось в социальные сети).
Но превратиться в клуб – не худший выход.
Алексей ПУРИН:
1. У отвратительной в целом советской власти было много удивительных буржуазных атавизмов, которые приятно вспомнить. Например, она полагала, что в курируемой ею стране должна быть Литература (телевидение изобрели позже; видел бы его Ленин – взял бы свои слова про кино обратно) – вот именно так, с большой красной социалистической буквы.
Потом начальство читать перестало, остался один Сеславинский. Как ему со всей этой нечитаемостью справиться? Хоть и библиофил.
О какой литературе может вообще идти речь (в смысле государственного окормления и кормления), если правительственные телеканалы навязывают зрителю (бог с ней, с политикой, демократией, автократией, педократией, плутократией и т. д.!) тот интеллектуальный уровень, который они, увы, навязывают? При Советах в «ящике» периодически появлялись поэты и прозаики, а теперь – почти исключительно физиономии изоряда и звукоряда, сколь бы уродливы они ни были. «Властители дум» сегодня – какая-то Джигурда, «питерская пить», «обокраденный» Джигарханян (так ли пишется эта фамилия?) и балерины в отставке… Бродский кажется лилипутом в сравнении с Ильёй Резником; на телеканале «Культура» (sic!) говорят: «Полчища турков подошли к Будапешту». Приказала долго жить премия «Поэт», которую стоило иногда поругать за дело, но которая, тем не менее, структурировала эту часть литпространства. Спонсоры подустали, перенапряглись, заскучали, размагнитились? Померла «Новая Библиотека поэта». Finis Polonia!
Поскольку говорить о наличии самодостаточного общества в нашей стране преждевременно, полагаю, что в сложившейся ситуации виновато исключительно государство, которое сильно недооценивает значение литературы. Оно увлеклось поддержкой вторичных форм – телевиденьем, кинематографом, театром, не замечая первоосновы культуры. Упомянутый выше Ленин всё-таки говорил про кино в стране, не знающей грамоты, но уже Троцкий с Бухариным и впоследствии Сталин занимались литературой со всей серьёзностью. Невольно завидуешь голландским или даже эстонским писателям: их правительства озабочены состоянием национально-языковой идентичности.
В эру торжества телевизора и Интернета публика разучилась платить за информацию – за «толстые» журналы, за «Журнальный зал», за всё, о чём мы тут говорим, – и поэтому именно «литерная» сфера культуры, её – повторюсь – первооснова, требует прямой материальной поддержки от властей предержащих.
2-3. Слово «культура» латинское, означает буквально «возделывание (земли)» – селекцию, посев, удобрение почвы, удаление сорняков, сбор урожая, рекультивацию и т.д. Это преодоление хаоса «естественной жизни», в какой-то мере насилие над дикой природой. Структурирование. Которое в наших сегодняшних условиях невозможно представить без сложившейся системы «толстых» журналов, без «Русского Букера», без «Журнального зала», без «Библиотеки поэта», без премии «Поэт»… Понятно, что все эти (или какие-то иные, если окажутся более действенными) институции должны изменяться и совершенствоваться, часть их может постепенно отмирать, сменяясь чем-то другим. Но когда одновременно рушится всё – это уже кризис, который нельзя игнорировать.
Но повторю: сделать что-то реальное в этом направлении, по моему прискорбному убеждению, способно лишь государство. Давайте попробуем до него докричаться.
Ирина СУРАТ:
1. Тенденцию трудно не заметить, но в чём причина? В том прежде всего, что содержать такие издания стало очень дорого. «Арион» был спонсорским журналом, «Гефтер» и «Журнальный зал» тоже все эти годы существовали попечением частного лица. Спасибо, что спонсоры десятилетиями доставали ежемесячно из своего личного кармана нужную сумму, но вот в какой-то момент это кончается. Важный фактор, убивающий всё живое, – чудовищный рост арендной платы в Москве в последние годы. Посмотрите: «Знамя» переехало, «Иностранка» переехала в более скромные помещения, а вот «Октябрь» не смог с этой проблемой справиться. Механизм убиения толстых журналов очень прост: государство в лице министерства культуры перестало выделять деньги на подписку муниципальным библиотекам – комплектование библиотек теперь должно происходить за счёт муниципальных бюджетов, а в муниципальных бюджетах денег нет. А раз нет надёжной, обеспеченной подписки, то не будет и журналов. Так что речь идёт не о «принципиальной ненужности литературного издания как институции» – вовсе нет, речь идёт о создании таких условий, в которых этим изданиям почти невозможно стало выживать.
2. Конечно, плохо реагирует аудитория на закрытие давних журналов и порталов. Отдельные злопыхатели всегда найдутся, но в целом всем, по-моему, очень жалко. А появление новых изданий – это само по себе не хорошо и не плохо, вопрос в том, каких новых. Главное, чтоб у них было своё лицо, чтоб было качество.
3. Нет, я так не считаю, причины тут в другом. Журналы по-прежнему читают, просто не подписываются на бумажную версию, а ждут, когда их вывесят бесплатно в сеть. Посещаемость журнальных сайтов и «Журнального зала» по-прежнему высокая. Вы спрашиваете о переформатировании, а я это не очень понимаю. От литературных изданий требуется только одно: высокое качество текстов, профессиональный их отбор и хорошая редактура – вот и всё переформатирование.
Сергей БЕЛЯКОВ:
1. Здесь нет ничего нового. Закат эпохи литературных журналов начался в 1990-е. Многим тогда стало просто не до литературы. Поклонники девяностых забывают или действительно не знают (завидую их неведению, за которым скрывается сытная и благополучная жизнь), что миллионы людей тогда просто выживали. Какая уж там литература, когда люди зарплату получали раз в полгода?
Тиражи сокращались сначала быстро: с многих сотен тысяч до десятков тысяч, потом – до нескольких тысяч экземпляров. Затем падение замедлилось, но продолжалось неуклонно.
А потом и сама привычка читать литературные журналы (да и газеты) ушла. Сейчас люди старшего поколения вспоминают: вот, мол, выписывал я когда-то «Новый мир» или «Знамя», «Дружбу народов» или «Урал». Многие уверены, что этих журналов давно нет на свете. А молодые люди часто и не знают о таких изданиях. Откуда им бы и узнать?
Новый удар литературным журналам нанесла эпоха общедоступного интернета, смартфонов и социальных сетей. Стала уходить сама привычка к чтению. Илья Ильф когда-то мечтал «грызть толстую плитку шоколада и читать хороший толстый роман». Но сейчас толстые романы читают всё меньше, вместо этого – листают бесконечные ленты Фейсбука, проглядывают маленькие популярные статейки, смотрят ролики на YouTube. Интерес к литературе падает, а значит – уходят и деньги, закрываются журналы, газеты, сайты. На рубеже 2018–2019 не произошло ничего нового, просто литературные издания давно висят на тонкой ниточке, вот она уже и обрывается.
2. Беда, что общественность наша уж очень малочисленна. Недавно Журнальный зал был спасён читателями, которые собрали денег даже несколько больше, чем требовалось. Но сколько же нашлось этих благородных спонсоров? 658 человек, среди них были и сами редакторы литературных журналов, кровно заинтересованные в спасении Журнального зала. Допустим, что читателей в десять, даже в двадцать раз больше, чем спонсоров. Но 12 000 – 13 000 на всю страну – это очень мало. Так что закрытие журнала вызовет горечь у нескольких тысяч человек. Миллионы просто об этом не знают и не узнают.
3. Я думаю, что дело не в «неактуальности», а скорее уж в «немодности». Интерес к литературе стал намного меньше, но не исчез вовсе. Сотни тысяч юношей и девушек по-прежнему сочиняют стихи, многие тысячи – романы, повести, рассказы. Они хотят печататься, размещают свои сочинения на Стихи.ру, Прозе.ру, создают группы ВКонтакте, подчас очень популярные (со многими тысячами подписчиков), хотя и эфемерные. Так что в России есть не только писатели и графоманы, но даже и читатели. Только вот эти читатели ничего не знают о литературных журналах. Дело не в содержании «толстяков». Как поможет литературному изданию «переформатирование», если даже его название ничего не скажет потенциальному читателю? Дело в продвижении, популяризации, в создании новой моды, а не в смене формата.
Евгений ЕРМОЛИН:
Литературные журналы в России являются органом интеллигенции, которая осознает себя авангардом общества, субъектом его прогрессивных трансформаций. Контекст менялся, мотивации сохранялись. Такой интеллигенции в современной России нет. Она деморализована, разъехалась или вымерла. Реагировать на смерть литературного журнала некому, кроме лиц, близко к его судьбе причастных, вроде меня, например. В отсутствие адекватной аудитории журналы не имеют почвы, подвешены в воздухе, всецело завися от спонсора. Других причин для существования литературных изданий мало, а традиции связывать эти издания исключительно с корпоративными интересами литературного сообщества слабы. Хотя как специализированные малотиражные ресурсы, рефлексия литературных групп журналы были, есть и будут востребованы. Раньше, лет 15 назад, мне казалось, что грядущий авангард общества обратится к литературе, где снова будет формироваться, в том числе в журналах, повестка дня, где снова заговорят о бедах родины, о том, когда же придёт настоящий день. Я думал, что, как всегда бывало в России, литература ещё станет местом духовного и социального прорыва. Теперь я думаю иначе. Если случится общественная мобилизация, то она будет происходить, скорее всего, в интернете, в социальных сетях. И литература будет в этом участвовать в той мере, в какой она в этих сетях присутствует блогингом (кое-что об этом я написал в моей только что появившейся книжке «Экзистанс и мультиавторство»). Журнал как среда концентрации актуальных смыслов и место объединения единомышленников уступает своё место блогам. В совокупности блогосфера, актуализируясь для меня и для вас удачно настроенной флентой, адекватно фиксирует исторический момент, даёт пищу для культурософской рефлексии, является источником жизненного поиска и вдохновения – как прежде журнал. В одном ракурсе журнал незаменим. Он – точка постоянства. Сказанное в нем сказано для вечности. Блог же весь в движении, он текуч, перманентно обновляется. Якоря в культуре нужны как символ стабильности и преемственности. Проблема, однако, в том, что общественный запрос на них у нас практически нулевой.
Анатолий КОРОЛЁВ:
1-2. Вступаем ли мы в новую эру принципиальной ненужности литературного издания как институции… странный вопрос. Мы в эту фазу уже вступили и уже давно, около 15 лет назад. Пребывание литературы на бумаге разрушилось одновременно с исчезновением институции писателя (в его классическом смысле), «новая бумага» формирует и новый формат, и новую физиономию. Пока тут много неясного, но меня удивляет не закрытие уважаемых изданий вроде «Ариона» или «Книжного обозрения», а их столь долгое героическое существование вне всякой внятной и артикулированной потребности общества в их существовании.
Вспомним! Когда грянула эра Гуттенберга, погибли разом все переписчики инкунабул, пергаменты, а заодно и каллиграфия. В известном смысле сегодня погибла вся «каллиграфия чтения».
Но и то ясно, что новые тексты на новом носителе, – на экране дисплея – не могут копировать архаику толстых журналов, в том числе и ваша уважаемая «Textura».
Их вид неправилен.
И вопрос о градациях ненужности мне кажется слишком оптимистичным, в узел ненужного ввязалось всё перечисленное: и читатель, и меценат, и редактор. Каждый из них по-разному поражён в своих правах, но поражён.
Если бы мне было сегодня 20 лет, я бы ни за что не выбрал судьбу писателя, и мои студенты в мастерской прозы в Литературном институте не собираются только писать прозу. Сегодня это бессмысленное занятие, наша цель креативность, писатель – источник новизны в самом широком смысле слова от дизайна до электронных игр.
В чём же корень всех названных вами проблем?
В разлучении смыслов существования…
Экзистенциальное равнодушие/поражение/отчуждение литераторов внутри общей судьбы литературного поля – вот что по-прежнему будет определять системный распад нашей институции в 2019-м году. Тенденции, ракурсы и прочие оттенки смысла в этом «обессмысленном» просторе абсолютно не читаемы.
3. Да, неактуальность подобных литературных першеронов на фоне айфонов давно бросается в глаза. Необходимость – вашими словами – переформатирования налицо… а информационная перенасыщенность сегодня норма, помню, как я оглядывался на каждую иномарку в 70-е годы, и как сегодня не замечаю эти буквы в потоке других букв на Садовом кольце.
В 90-е годы журнал «Знамя» сделал мне имя в тогдашней литературе, но имя тогда и сейчас большая разница. Сегодня журнал с тиражом в 2000 экз. не может сделать имя писателю.
Премии тоже не работают, даже Нобелевка лишилась репрезентативности. 15 лет назад я безуспешно предложил одному толстяку попытку уцелеть в хаосе перемен: господа, вы взяли слишком много власти, пора поделиться, отдайте нам право (три-пять имён из ваших креатур) и каждый из нас соберёт журнал от корки до корки на свой страх и риск… нужно перейти в формат клуба.
Поезд ушёл. Все вагоны (журналы) будут скоро отцеплены.
Останется один локомотив. В античном мире была одна главная библиотека – Александрийская – для земшара вполне достаточно.
Формат бумаги исчез, повторять его копией шрифта на экране – тупик. Что ж, вот тут-то и брезжит рассвет новой креативности…
Ольга СУЛЬЧИНСКАЯ:
1. Литературные журналы необходимы – как объединяющий центр сообщества единомышленников, имеющих общие эстетические предпочтения. Думаю, в будущем мы увидим проекты, включающие кроме журналов фестивали, семинары, лекции. Сказать, что они не нужны, – всё равно что объявить, что ни писателям, ни читателям не надо встречаться, разговаривать, обмениваться идеями. Очевидно, что это не так.
2. Информационное пространство перенасыщено невнятным шумом, это поток посланий с неизвестным адресатом и сомнительным адресантом. И это та самая причина, по которой вменяемый читатель не старается прочесть всё на свете, а выбирает для себя несколько источников информации, которым он доверяет – в смысле достоверности, вкуса, системы ценностей. Исчезновение того, кому ты доверял… да, это может привести в отчаяние. По крайней мере, в растерянность. Потому что теперь придется искать что-то другое. А такой поиск – энергоёмкое занятие.
Я оплакиваю «Арион» и «Октябрь», они часть моей личной истории, я относилась к ним как к друзьям, и для меня это потеря.
Про закрытие «Гефтера» я узнала из этого опроса. Мне жаль, что я уже не смогу прочесть новых номеров, если бы мне этого захотелось. Но это как уход человека, с которым никогда не встречался, – известие само по себе невесёлое, однако в отчаяние не приводящее.
3. В городах России, где мне доводилось читать стихи (Рязань, Вологда, Казань, Мурманск…), ко мне подходили слушатели, помнившие мои журнальные публикации, иногда десятилетней давности. Подозреваю, что не только мои. То есть журналы – читают. А в каком ещё виде могут дойти до читателя за пределами двух столиц работы современных писателей? Тем более поэтов. Впрочем, книги московских сочинителей не всякий раз добираются и до Санкт-Петербурга. И наоборот. Поэтому утрата журналов грозила бы серьёзным убытком культуре. Большие издательства (насколько мне известно) связаны необходимостью коммерческого успеха и не готовы рисковать, выпуская нечто непроверенное. Каковым и бывает новое. Остаётся надежда на гранты и небольшие специализированные издательства. Но их продукция не распространяется широко. Тогда как журналы могут предложить читателю эксперимент, не рискуя его (читателя) отпугнуть. Поскольку принцип толстого журнала – антология: не одно будет интересно, так другое. Может быть, журналы станут электронными? Не исключено. Хотя мне хочется верить в «бумагу». Она, в отличие от экрана, позволяет остаться наедине с текстом, войти с ним в интимное соприкосновение, не отвлекаясь на контекстную рекламу. Может ли случиться, что интерес к литературе станет уделом эстетов? Да: она, в отличие от прикладного писательства, есть вид искусства (почему и зовётся художественной), тогда как масскульт неизбежно склоняется к китчу. Вероятно, это скажется на формах финансирования и распространения. Рассуждать, как именно, не возьмусь: это за пределами моей компетенции. И всё же мне хочется верить, что толстые журналы будут жить и радовать всех, кому есть дело до прекрасной словесности.
